Сегодня свой 54-й #ДеньРождения отмечает американский актёр, режиссёр, продюсер, сценарист и просто красавец Джордж Тимоти Клуни.
Лауреат премий «Оскар» и «Золотой глобус» в номинации «Лучшая мужская роль второго плана» за фильм «Сириана», обладатель премии «Золотой глобус» за роль миллионера Мэтта Кинга в драме «Потомки» (2011) и роль бежавшего заключённого в комедии «О, где же ты, брат?» (2000). Второй раз получил «Оскар» как продюсер в номинации «Лучший фильм» за фильм «Операция Арго». За этот же фильм был удостоен четвёртого «Золотого глобуса» и первой статуэтки BAFTA.
Традиционные Правила жизни Джорджа Клуни от журнала Esquire:
МОЕ ПЕРВОЕ ВОСПОМИНАНИЕ относится к четырехлетнему возрасту: как вся наша семья собралась на ферме у моего дяди Джорджа. Он был шикарный дядька, яркая личность, утверждал, что во время Второй мировой летал на бомбардировщике и встречался с «Мисс Америка», — словом, один из тех людей, которые входят в комнату и сразу словно освещают ее собой. Помните, как говорил Аль Пачино в «Запахе женщины»: «У-у-у-у-а-а-а-а-ах!» Точно так же говорил и дядя Джордж. С полным убеждением. Мог заявить что-нибудь вроде: «Не ешь горчицу! От нее у тебя будет инфаркт!» Он это просто придумывал. Но я до сих пор не забыл — мажу гамбургер горчицей, а на душе как-то неспокойно... Там был и дядя Чик — пройдоха, каких еще поискать. Ребенком он перенес менингит, лишился одного глаза, и вместо него ему вставили стеклянный. Всю войну он проработал в тылу, но, когда заходил в кабак, клал свой стеклянный глаз на стойку и говорил: «Угостите стаканчиком солдата, который потерял глаз в бою!»
ПОМНЮ, КАК МЫ, ДЕТИ, сидели на семейном сборище вокруг дяди Джорджа, а он говорил: «Чик, сними палец для Джорджа, Тимоти и Ады Фрэнсис». У дяди Чика был искусственный палец, и он притворялся, что отрывает его, и клал на стол. «А теперь, Чик, вынь свои зубы». И Чик вынимал протезы и тоже клал их на стол. «А теперь вынь глаз и положи его на стол, чтобы молодежь могла на него поглазеть!» Чик извлекал свой стеклянный глаз и выкладывал его перед нами. А дядя Джордж говорил: «А теперь, Чик, отвинти себе голову». И все мы кидались оттуда врассыпную, потому что, когда тебе четыре года, ты можешь поверить во что угодно.
ГЛАВНОЕ, ЧТО Я ПЕРЕНЯЛ У МАТЕРИ, — умение быть разносторонним. Она была королевой красоты и вела собственное телешоу. Но на день рождения купила себе циркулярную пилу и сама отремонтировала в нашем доме крышу. А еще важней, что она научила меня быть реалистом и выживать в тяжелых ситуациях. Есть у меня в Италии один приятель, Джованни. Катаемся мы с ним летом на мотоциклах бог знает где. Вдруг откуда ни возьмись вылетает машина с дамочкой за рулем и расплющивает Джованни ногу. Просто ужас: вместо ноги кровавая каша. И на сотню километров в округе ни одной больницы. Начинает собираться народ. Я на языке не говорю, но кое-как втолковал им: «От вас мне нужно это. От вас — то». Раздобыли полотенца, бамбук, резиновый бинт, наложили шину, потом и автомобиль нашелся. Не дергайся, доводи работу до конца — вот что я усвоил, глядя на мать.
КОГДА УБИЛИ БОББИ КЕННЕДИ, отец был журналистом и делал ТВ-шоу в Колумбусе, штат Огайо. Как раз недавно погиб Мартин Лютер Кинг — в общем, время было тяжелое. Так вот, приходит отец ко мне в комнату, и я вижу: что-то стряслось. Он говорит: «Дай мне твои игрушечные пистолеты. Все давай, какие есть». И я отдаю ему свои пистолеты — пластмассовые, водяные — все, что у меня были. Он складывает их в сумку, а потом идет на свое шоу и говорит: «Мой сын отдал мне это. Он сказал: «Я больше не хочу с ними играть». Понятно, зачем он так поступил: ему надо было выглядеть убедительным и эффект получился колоссальный. Отец понимал, что такое заявление из уст семилетнего мальчишки здорово на всех подействует. Что ж, это было умно с его стороны, но в детстве-то на все смотришь иначе. Тогда ведь как реагируешь: эй, это же мой любимый пистолет!
ПОМНЮ, МАЛЬЧИШКОЙ Я иногда ходил обедать в ресторан со своей семьей и с другими семьями. Тогда в Кентукки это было большое событие — сходить в ресторан. Мы были совсем небогаты, и я прямо мечтал, как получу свой креветочный салат. И вот, бывало, только официант поставит перед тобой этот самый салат, как мужчина из другой семьи скажет что-нибудь вроде: «Ну и что там за проблема с этими?» И мама тут же начинала торопить нас: «Ешьте быстрее! Ешьте быстрее!» Потому что все мы знали: «эти» означает «черные», и отец обязательно встанет на их сторону, устроит скандал, и нам всем придется уйти из ресторана.
МОЯ ТЕТКА РОЗМАРИ НАУЧИЛА МЕНЯ МНОГОМУ, причем без единого слова. Она научила меня правильно относиться к успеху, хотя ее пример был не положительным, а отрицательным. В 1951-м она была на вершине славы, на обложках всех журналов. Тогда на девять знаменитых певиц приходился один певец. Она гастролировала пять лет, вернулась, и тут в моду вошел рок-н-ролл. Элвис был королем, и на эстраде царили мужчины. Она не стала петь хуже — просто изменилась ситуация. Правила изменились. И она почувствовала себя сломленной. Поверила, что теряет свой дар. У нее начались срывы, она пристрастилась к лекарствам, у нее был плохой менеджер, который просвистел уйму денег, а потом на нее наехало налоговое управление, и она уже до конца жизни ничего не имела. К счастью, у нее хватило сил восстановиться и вернуться к нормальной жизни. И что из этого можно извлечь? Один очень полезный урок: ты не так хорош, как они говорят о тебе, и ты не так плох, как они говорят о тебе.
ДО ТОГО КАК СТАЛ АКТЕРОМ, я много чем занимался: резал табак, продавал женские туфельки. И знаете, что я выяснил, когда их продавал? Все женщины врут насчет своего размера. Абсолютно все. Можете мне поверить — все до единой. Например, приходит ко мне дамочка с размером сорок один и говорит: «У меня 38 с половиной». Я смотрю на нее и вижу, что у нее 41-й, и говорю: «38-й с половиной будет жать». Но она запихивает ногу в 38-й с половиной и говорит: «Беру». Это было в Кентукки, в семьдесят девятом. Кстати, в начале века там выросло целое поколение женщин, которые отрезали себе по пальцу на каждой ноге, чтобы носить лодочки. Это чистая правда. Об этом надо бы снять документальный фильм. Они отрезали не мизинцы, а четвертые пальцы, чтобы не терять равновесия. Когда у меня в магазине появлялась восьмидесятилетняя женщина, я уже знал: будет очень неприятное зрелище.
НАСТОЯЩИЙ УСПЕХ ПРИШЕЛ КО МНЕ уже после тридцати. Я отлично помню, как сидел на полу в кладовке, в доме у своего приятеля, совершенно разбитый. Мои друзья собирались пойти поужинать, съесть по гамбургеру, а у меня даже на это не было денег. Они, конечно, могли за меня заплатить, но я этого не хотел. И такое случалось не раз. Помню, как-то мой приятель Брэд одолжил мне сотню долларов. Сейчас он управляет нашей производственной компанией. Я ему все еще не отдал эту сотню, знаете?
ЭЛ КАУЛИНГС ДЛЯ МЕНЯ — образец настоящего друга. Я восхищаюсь его поведением в тот момент, когда О-Джей Симпсон позвонил ему и сказал: «Дружище, они у меня „на хвосте“. Заводи машину. Добудь мне деньги, двадцать штук, и паспорт. Надо удирать». Очень легко быть другом, когда все тихо-мирно. Я восхищаюсь человеком, способным сесть за руль и везти своего товарища, закрыв глаза на реальность и правду, которая состоит в том, что этот товарищ прошлой ночью убил двоих. Полное доверие — это здорово. Я хотел бы иметь таких друзей. Хотел бы думать, что сам могу быть таким другом. Однако правда и в том, что ты удираешь с убийцей, на совести у которого две жертвы. Когда у тебя откроются глаза, как ты поступишь?
Я СНИМАЛСЯ В ОТКРОВЕННО ПЛОХОМ КИНО. Я никогда не рассчитывал, что «Бэтмен и Робин» станет великим фильмом. Но я видел в нем хороший шанс для себя. И вот съемки начались. Сценарий не стыкуется. Я жалок в этом своем костюме, стараюсь кое-как вытянуть свои сцены... Меня били за «Бэтмена и Робина» — и поделом. Но штука в том, что без «Бэтмена и Робина» я бы не стал тем, кто я теперь. Он научил меня тому, что мой провал или успех зависит только от моего собственного вкуса. Я стал делать «Вне поля зрения», и «Три короля», и «О где же ты, брат?», потому что это фильмы, которые я сам пошел бы смотреть. Конечно, не каждый раз все кончается хорошо. Но урок «Бэтмена и Робина» был очень важным.
«БЭТМЕН И РОБИН» ВЫШЕЛ во время третьего сезона «Скорой помощи». Этот сериал был настоящей золотой жилой. На второй месяц после его запуска мы попали на обложку Newsweek. В первые два сезона меня номинировали на «Эмми». И не только меня, а нас — всех пятерых. Третий сезон «Скорой помощи» оказался для меня самым удачным. Я был как бейсболист, который в первый сезон набрал средний показатель в бэттинге 0,310, во второй — 0,315, а в третий — 0,328. Я не к тому, что меня следовало номинировать и на третий год, но ведь в первые два меня номинировали, а я знаю, что в третий работал не хуже. Объявляют номинации, и мой рекламный агент Стэн звонит рано утром: «Тебя нет в списке». Я отвечаю: «Ну ладно. А кто есть?» А он мне: «Э-э-э... да все остальные, кто там снимался». Прихожу я в то утро на съемки. Все возбужденные, да оно и понятно: их всех номинировали на «Эмми». Мы все большие друзья, и я знаю, что они опасаются неловкости. Вхожу — они умолкают. Я подождал малость и говорю: «Ах да, кажется, сегодня объявили номинации. Чего там у них?» Все смотрят на меня. Никто ничего не говорит. Тогда я им: «Мать вашу, да знаю я!» И все начинают хохотать.
ЕСЛИ БЫ Я БЫЛ президентом? В первую очередь я попытался бы покончить с нефтяной проблемой. Почему нет? Помните, в 1961-м, когда Кеннеди запускал космическую программу, он говорил, что через десять лет наш астронавт высадится на Луне? В то время ракеты у нас шлепались на землю, в них гибли обезьяны и кое-кто говорил: да этот парень псих! Но мы и впрямь высадились на Луну в 1969-м. И это открыло дорогу новым технологиям. Через 10 лет мы должны отказаться от машин с двигателями внутреннего сгорания. Когда-то нам все равно придется это сделать, потому что запасы нефти не бесконечны. Так зачем тянуть? Мне тоже нравится, как ворчит «шевроле» 1957-го года. Но мир изменился, и как-нибудь надо будет жить, когда нефть кончится. Если мы сейчас научимся обходиться без нее, то маленькие страны, вошедшие в силу в 30-е благодаря нефти под их песками, перестанут контролировать нашу экономику. Мы устраним источник их власти и заодно создадим новую технологию. Это будет новая эра.
СТАНЬ Я ПРЕЗИДЕНТОМ, я бы спросил: «Мы воюем? Да неужто?» На это что-то не похоже. Обычно, если страна воюет, люди идут на жертвы. Но давайте взглянем правде в глаза: наши женщины не стоят ночами у станка. Единственные, кто приносит жертвы, — это те 150 000 пацанов, которые пошли на военную службу, и война свалилась им как снег на голову.
НАСЧЕТ ОДНОПОЛЫХ БРАКОВ. Из-за чего сыр-бор разгорелся? Разве кто-нибудь правда еще верит в таинство брака? Какой там процент разводов — пятьдесят, что ли? Поэтому все возражения против однополых браков сводятся к следующему: «А дальше что? Разрешим жениться на козе?» И вы отвечаете: «Ну да, а почему бы не узаконить женитьбу на козе? Пусть брак с козой будет законным! Если ты такой псих, что хочешь взять в жены козу, валяй, бери!» Прыгать с небоскреба запрещено. Но если этот запрет отменить, вряд ли все сразу побегут оттуда прыгать!
МОЙ БРАК МАЛО ЧЕМУ МЕНЯ НАУЧИЛ, потому что я тогда не был расположен учиться. Это не значит, что я не любил женщину, на которой женился. Но к чему я действительно не был готов — это к тому, что, если дела пойдут по-настоящему плохо, я должен все старательно исправлять. Мне было 28 лет. У меня не хватало терпения и не хватало готовности идти на компромиссы. Если бы я был постарше, может, мне и удалось бы наладить нормальную семейную жизнь.
САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО ЕСТЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ, — это друзья, которых я считаю своей настоящей семьей вот уже двадцать пять лет. Это все те же ребята, которые ничего не спускают мне с рук, и я им отвечаю взаимностью. Им плевать, где я работаю. У них своя работа, своя жизнь и свои семьи. Но каждое воскресенье мы ходим в кино, играем в баскетбол, собираемся на семейные посиделки или ездим куда-нибудь вместе. Мы бережем нашу дружбу. Я берег ее гораздо сильнее, чем свой брак.
МОЙ ДЯДЯ ДЖОРДЖ был горький пьяница. Однажды мы нашли его на ипподроме «Ривер-даунс» в Цинциннати, в чулане для упряжи, — он спал там, старик с длинной седой бородой. Благодаря дяде Джорджу я многое узнал о смерти, потому что был с ним, когда он умирал. И главный урок такой: смерть — это самое личное дело из всех, которые тебе предстоит сделать. Меня упрекают: «Вы не хотите иметь детей? (А я и правда не хочу.) Разве вы не боитесь умереть в одиночестве?» Все умирают в одиночестве. И точка. Это очень личное дело, и, когда дядя Джордж умер, он смотрел куда-то... не знаю куда. После этого я научился смотреть на жизнь трезво, а именно: в жизни будет много всяких неприятностей. А еще я хорошо знаю, чего не собираюсь делать. Дядя Джордж сидел в постели — ему было шестьдесят восемь. Он посмотрел на меня и сказал: «Как обидно...» Я и сегодня не знаю, о чем он говорил: о курении, которое разрушило его легкие, так что под конец он едва дышал, или о пьянстве, или обо всей своей жизни — что он не стал тем, кем мог стать при всех своих задатках. Но я пришел к выводу, что не хочу проснуться когда-нибудь в шестьдесят пять лет и сказать: «Как обидно».